Святой демон.

'' Послезавтра моя свадьба, послезавтра моя свадьба…'' Эта мысль отдавалась и шептала на разные голоса в каждой клеточке тела Милен. Нельзя сказать, чтобы сознание скорого венчания наполняло девушку безудержным счастьем или хотя бы восторгом; нет, скорее, она просто успокаивала её слегка смятённый ум, как нечто неизбежное и обещающее покой и стабильность.

Милен с детства привыкла беспрекословно слушаться своего чопорно-холодного, но безмерно любившего дочь отца-англичанина, сломившего когда-то жизнерадостную натуру её француженки матери, которой Милен и обязана была своим звучащим на французский манер именем. Повиноваться буквально боготворимым ею родителям было совсем нетрудно для спокойной, неконфликтной девушки. Ей было легко и спокойно жить по установленным ими правилам, и она ни на секунду не сомневалась в правилности родительских суждений, не оспаривала их воли, и даже свои собственные решения принимала, исходя из их принципов. Вот и сейчас, готовясь стать новобрачной, Милен слушала не столько голоса сердца, сколько голоса разума и чувства долга и ответственности.

В самом деле, чем плохо будет ей жить с Алексом? Высокий, красивый блондин с умным и проницательным лицом в окружении волнистого нимба волос, словно в сиянии; с прекрасным образованием и перспективами, воспитанный, галантный, находчивый, да ещё и старше самой Милен на несколько лет; просто, наконец, безумно влюблённый в неё молодой мужчина, чуть ли не молившийся на свою невесту; ну и, самое главное, нежно любимый её родителями. Да любая девушка на её месте была бы счастлива! Кроме того, большую роль играло и то немаловажное обстоятельство, что Алекс дважды спасал жизнь Милен: один раз, рискуя собой, вынес её, тогда тяжело больную, из горящего летнего домика; другой раз вытащил её из воды(Милен вздумалось пойти искупаться на одинокий пляж, но на глубине ей свело ноги судорогой, и одному Богу известно, каким шестым чувством Алекс почувствовал, что любимая в беде). Конечно, Милен была безмерно благодарна ему за всё это и за его постоянную нежную заботу о ней; она не колеблясь отдала бы за Алекса свою жизнь и счастье. А теперь, дав согласие выйти за него замуж, девушка тем самым позволяла ему спасти себя в третий раз – от одиночества и жизненных тревог.

Милен не знала точно, боялась ли она одиночества – иногда ей даже нравилось подолгу бывать одной; но мама говорила ей, что молодой девушке не пристало долго засиживаться в старых девах, и хотя Милен и нашла её слова несколько устаревшими, противиться ей не пришло и в голову. Она даже внушила себе, что тоже любит Алекса. В глубине души, конечно, она понимала, что это не так, но, во всяком случае, он ей нравился, с ним было легко – а значит, не было никаких препятствий к их совместному счастью. Увы! Милен понимала счастье в спокойствии; ей неведома была пока что страсть и безумный восторг.

Поэтому, отбросив всякого рода колебания, Милен с головой ушла в подготовку к свадьбе – подготовку скорее моральную, нежели действительную; всю, так сказать, техническую сторону процесса взяли на себя счастливые за судьбу единственной дочери родители. Венчание решено было провести за городом, недалеко от летнего особняка семьи Алекса, в провинциальной живописной церквушке, где когда-то, по чистому совпадению, были окрещены и жених, и невеста. Был заказан потрясающий банкет на природе; уже приобретено было умопомрачительно красивое свадебное платье, сияюще-белоснежное, словно зимнее утро. Милен представляла, как безупречно хороша будет она на торжестве в этом великолепном наряде, и это наполняло всю её удовлетворённой радостью.

Вот и сейчас она любовно разглаживала каждую складочку на струящемся каскаде оборок и тончайшего кружева на платье, разложенном в её комнате на широкой и низкой тахте с горой подушек, и любовалась его воздушной красотой. Девушке снова захотелось примерить платье, благо Алекс, сын суеверных родителей, не мог её сейчас увидеть – он должен был прибыть только назавтра. Но предосторожности ради Милен всё же заперла дверь и, выскользнув из домашнего бордового халата, облачилась в свой подвенечный наряд. Аккуратно расправив все оборки, она приколола к волосам длинную прозрачную фату, украсила волосы белыми розами, сорванными ею сегодня днём в саду.

Из старинного фамильного зеркала на Милен взглянула прекрасная девушка-невеста, стройная, изящная, с сияющими чёрными глазами и пепельно-рыжим каскадом пышных волос, с нежной улыбкой и белой кожей, в потрясающем одеянии, сшитом в духе прошлого века.

Поражённая сознанием собственной волшебной красоты, Милен чуть смущённо рассматривала своё отражение, когда дверная ручка вдруг повернулась, потом тщательная запертая только что дверь легко отворилась, и в комнату вошёл… Алекс.

- Милен… Прости, я не знал, что у тебя примерка… - Алекс смущённо отступил и уставился вниз, не зная, куда девать взгляд; было видно, что ему неловко и немного не по себе, ведь увидеть невесту в свадебном платье перед венчанием всегда считалось дурной приметой.

Милен, хоть и не верила в подобные суеверия, тоже вспыхнула и потупилась. Ей было неудобно от того, что Алекс застал её в момент такого откровенного самолюбования, хотя, конечно, он и не мог прочесть её мысли. Кроме того, она не понимала, каким образом он смог открыть запертую на ключ дверь. ''Наверное, я неправильно заперла её'', - решила девушка и изобразила на лице по возможности непринуждённое выражение.

- Извини, Алекс. Я не предполагала, что ты вернёшься сегодня.

Алекс всё ещё не решался зайти, и, чтобы замять неловкую паузу, Милен натянуто улыбнулась и чуть ли не силой затащила его в комнату, приговаривая:

- Ну ничего, раз уж так получилось… Теперь уже ничего не изменишь, поэтому давай-ка лучше заходи, поможешь мне выбрать украшения к свадьбе…

Подталкиваемый ею, Алекс зашёл в комнату.

- Дорогая моя… Мне так хотелось тебя увидеть поскорее, - заговорил он, привлекая Милен к себе и опускаясь на тахту.

- Ну вот видишь, что из этого вышло! – с улыбкой ответила она и тут же поспешно прибавила: - Нет-нет, не волнуйся, всё пройдёт как нельзя лучше!

- Да, ты, видимо, права,- он обнял Милен и облегчённо улыбнулся, - это всё мамины предрассудки, пора переставать в них верить.

- Конечно, милый, - она чмокнула Алекса в щёку. – А маме ты всё-таки не говори… И моей тоже, зачем их волновать?

- Не скажу, любовь моя.

Милен вдруг поймала его восхищённый взгляд у себя на груди, приподнятой красивым лифом платья. Ей почему-то стало неприятно. ''Сейчас он так робок и целомудрен со мной, но мы поженимся, и тогда он сделает меня своей. Наверное, я после этого больше не буду такой, как прежде'', - с грустью подумала девушка, машинально играя длинной прядью его светлых волос. Ей на секунду показался чуть ли не отвратительным блеск в его больших серых глазах, но Милен тут же мысленно одёрнула себя:''Как ты можешь так думать! Он же любит тебя, а что касается твоих страхов, то не ты первая, не ты последняя''. Но всё-таки, не желая, чтобы Алекс заметил её внутреннюю напряжённость, она осторожно высвободилась из его объятий и встала с тахты, где они сидели.

- Ну ладно, уже поздно…Ты устал с дороги, а мне нужно ещё кое-что приготовить.

- А украшения? Моя помощь уже не требуется?

- Да нет, я подумала, что мы лучше займёмся этим завтра с мамой. Ты не обидишься?

- Господи, Милен, конечно, нет! Странный вопрос!

- Вот и отлично.

- Тогда до завтра?

- Странный вопрос, Алекс! – девушка шутливо погрозила ему пальцем. - Конечно, до завтра.

- Ладно, ладно,молчу, мы квиты.

Он поднялся и направился к выходу, поцеловав её на прощание, и не видел, как Милен незаметно вытерла губы углом своей лёгкой фаты...

На следующее утро Милен встала совершенно спокойной и радостной и никак не могла понять своих вчерашних странных ощущений по отношению к Алексу. ''Как глупо'', - думала она, спускаясь к завтраку.''Что за детские страхи'', - пронеслось у неё в голове при виде улыбающегося лица её жениха. ''Это просто чушь!'' – сказала себе, наконец, Милен и, чтобы окончательно развеяться, решила пойти прогуляться по близлежащему лесу и , может быть, посетить церковь, где завтра надлежало произойти их свадьбе.

День выдался просто замечательным, тёплым и солнечным, и Милен просто прекрасно выглядела в своём нежно-голубом костюме на фоне пышной майской природы.В мае не принято жениться, но май был её любимым месяцом, и девушку совершенно не волновали всякие людские домыслы.

Напевая и любуясь лесным великолепием, Милен дошла до той самой церкви. По причине раннего часа, её уютное помещение было ещё пусто, и только священник, высокий мужчина лет 40 на вид, что-то поправлял и устраивал в церковном убранстве.

- Доброе утро, батюшка, - приветливо поздоровалась Милен, переступая с крестным знамением порог церквушки.

- А-а, госпожа невеста! – шутливо улыбнулся тот. – Что ж, добро пожаловать в дом Божий в ранний час.

Милен кивнула и медленно пошла по церковному помещению, где не была уже столько лет. Священник вернулся к своим приготовлениям, когда девушка окликнула его:

- Что это за икона, батюшка?

- Где, дитя моё?

- Да вот же.

Милен стояла в углу церкви, около высокого окна, и заворожённо рассматривала икону действительно необычного вида. Облик изображённого на ней святого был слишком реален и далёк от канонического, а за смиренной строгостью лика проскальзывало что-то почти неуловимое, но совершенно явственно насмешливое, порочное, даже развратное.

Святой этот был изображён прекрасным молодым юношей с нежным лицом и длинными тёмными волосами; выражение лица его было абсолютно живо и, казалось, он мог заговорить в любую минуту. Символический нимб венчал гордую голову.

- А, святой Вильгельм Отшельник… - в голосе священника прозвучала скрытая неприязнь, а лицо помрачнело. – Наш местный святой, - спохватившись, сухо добавил он. Потом, понизив голос, прошептал: - Дурная это икона, Милен, видит Бог, дурная…

- Но почему, отец Николай? – удивлённо спросила Милен, с видимым восхищением разглядывая лицо странного святого.

- Ну, видишь ли… - батюшка замялся, очевидно, подбирая слова, - эту икону не сняли только потому, что на этом настояла графиня, бывшая владелица этих мест. Дело в том, что образ этот написал её, ну, любовник, - тут благочестивый отец виновато улыбнулся, - талантливейший, что и говорить, человек, но…богохульник страшный. Он, видишь ли, ну… - батюшка снова замялся, - он…Ну, словом, он любил не только женщин, но и мужчин. Ну ты меня понимаешь…

Милен кивнула, и священник продолжил:

- Вот и образ Вильгельма Отшельника, очень почитаемого местного святого, - тут отец Николай перекрестился, - этот богоотступник написал со своего любовника, необыкновенно порочного молодого человека, скажу я тебе, помяни, Господи, его душу грешную. Хотя, знаешь, Милен, ходят слухи, что человек тот был вампиром, и до сих пор его временами видят местные жители… Ну, да это сказки, - поспешно завершил свою речь священник.

- Спасибо за рассказ, батюшка.

Милен ещё походила по церкви, помолилась о здравии своих родных и Алекса, а потом пошла к расположенной у входа иконной лавке. Перебирая иконки и образки, она вдруг наткнулась на ту самую странную икону, изображёную в миниатюре на медальончике-образке.

Продавщицы в лавке ещё не было, и Милен позвала отца Николая.

- Я хочу купить это, батюшка, - показала она ему медальон.

- Что ты, детка! Дурная эта примета, дурной, прости Господи, образ!

- Пустые суеверия, отец, церковь ведь отвергает их, - перебила его Милен и тут же, заметив, как он смутился, прибавила: - Видите ли, батюшка , я с детства много путешествую и изо всех местечек обязательно привожу образки местных святых. Ну что-то вроде коллекции…

Священник тяжело вздохнул, не стал более спорить и отпустил ей иконку.

Выйдя из церкви, Милен тут же повесила новоприобретённую вещицу на шейную цепочку. Ей было немного не по себе оттого, что ей, неприученной к вранью, пришлось выдумывать всю эту сказку о любви к путешествиям. Но не сознаваться же, в самом деле, было в том, что ей попросту понравилось это прекрасное лицо!

Ну ладно, что сделано, то сделано. Милен, срывая по дороге понравившиеся цветы, побрела домой, но, только завидев за кронами деревьев псевдоготическую башню особняка, моментально безотчётным движением спрятала цепочку с медальоном под ворот блузки. ''Незачем Алексу это видеть, - рассуждала она, подходя к дому, - он и так взволнован этим дурацким случаем с платьем, а тут ещё я с этой мистической историей!''

И правда, Алексу вряд ли бы это понравилось, он мог бы огорчиться перед венчанием; он-то ведь думал, что Милен действительно любила его.

- Привет, милый.

- Привет, любовь моя!

Алекс поцеловал её, и весь день до вечера Милен не вспоминала больше о странной иконе. Только вечером, отправившись вместе с матерью на молитву, она зачем-то украдкой поставила перед образом св. Вильгельма Отшельника толстую белую свечу, вспыхнувшую, к удивлению Милен, неестественно ярким пламенем и погасшую, лишь только девушка отошла от иконы. Впрочем, Милен не придала этому особого значения.

Вечером, ложась спать, она вспомнила о купленном ею утром образке и , сняв его, повесила на угол кровати. Что-то заставило Милен опуститься на колени перед этим импровизированным алтарём и горячо помолиться св. Вильгельму Отшельнику о даровании счастья им с Алексом. Душа её начала уже медленно пробуждаться…Потом, странно успокоенная, Милен легла спать. В темноте она не видела, как порочная улыбка коснулась губ изображения, да нимб над головой святого потемнел, став цветом даже темнее каштановых волос св. Вильгельма Отшельника или…всё же того юноши-модели?

Всё утро следующего дня Милен прожила как-то отрешённо и безразлично. События предсвадебной суеты, мельтешащие в радостной тревоге фигуры – всё это она видела как в обрывочном тумане сна тяжелобольной; и только в дальнем, но удивительно ясном уголке её сознания неспешно текли трезвые, до резкости яркие мысли. ‘Ещё чуть-чуть – и я стану молодой женой Алекса. Алекс? Кто это? Всего лишь один обыкновенный человек. Это всё естественный процесс в этом выдуманном мелочными умами мирке. Какая мне разница? Мир не перевернётся, это точно. Меня ждёт покой? Он ждёт меня везде – в жизни, в смерти… А смерть – не есть ли это вечная жизнь?’ Вот в такой каждому, должно быть, знакомой философии и пребывал её мозг до самого венчания.

Ей нечего было суетиться – за неё всё делали, всё устраивали. Её одели, ей помогали. Зачем же ей было волноваться? Окружающие, правда, внутренне поражались равнодушию и внезапной меланхолии обычно живой и общительной невесты; но тут же, спохватившись, списывали это на обычное девическое волнение. Но на самом деле Милен не волновали их мысли; свои были куда увлекательнее. Её сознанием будто кто-то владел; девушке смутно казалось, что все её чувства кто-то надёжно укутал непроницаемой серой шалью. Но какая, в сущности, разница? Её жизнь устроили, за неё всё решили на её же благо. Как всегда. Ей оставалось лишь принять всё это с очаровательной улыбкой на прекрасном лице. За это ей и дарили всю эту любовь и заботу… Наверное.

Но сознание Милен, до этого момента умело и невольно зашифрованное для неё её же родителями, вдруг начало пробуждаться, как будто впервые за много лет завели старинную, покрытую пылью музыкальную шкатулку… Первые аккорды. Поворот ржавого ключика…

Со всей ясностью и каким-то внезапным животным ужасом Милен вдруг поняла, что она перед алтарём, а отец Николай, в торжественной одежде, перед нею, исполненный гордости за своё важное предназначение, листает молитвенник. Рядом с девушкой откуда-то взялся Алекс. Ах да, он же жених…'' Жених! Господи, пустите меня!'' Но поздно; мышеловка захлопнулась. Или нет ещё? Текст брачного обряда, пальцы конвульсивно почему-то сжимают образок... Приготовлены кольца.

Зрачки невесты вдруг неестественно расширяются в восторженном ужасе; но никто, казалось, этого не замечает. Взгляд Милен пролетает над головами присутствующих сквозь душный, напоенный ладаном воздух; что там, что поразило её?

Образок, кажется, раскалился докрасна и впивается в пальцы, и в унисон этому жжению душу невесты обжигает взгляд иконы из-за спин гостей. Вильгельм Отшельник… Святой? Дьявол? Падший ангел? Да кто, Господи?! “Всего лишь икона – ну и что?” – успокаивает себя Милен. Но падает белая кручёная свеча, словно надломленная, подкошенная невидимым лезвием, перед его ликом; но изображение святого-демона отделяется от стены и сходит с иконы. Как парализованная, Милен неловким движением сломанной куклы роняет набок голову и видит, что святой остался на стене, а перед ним стоит, святотатственно скрестив на груди руки, словно перед причастием, юноша – точная копия святого. Но не святой. Демон, подлинный демон, и он РЕАЛЕН… И словно освободившись от дьявольской скверны, засиял нимб над головой прикованного к иконе ангела Божьего; и впивается взглядом в испуганную невесту сын ада – свободный, способный двигаться…

''Ты слаба. Ты хоронишь себя заживо под их прихотями. Ты никогда не сможешь стать сильной!'' – бросает ей вызов его взгляд.

Её глаза отвечают исступленной мольбой.

''Если не пойдёшь со мной…'' – смягчается жадный блеск.

''Да! Да!'' – она задыхается.

''Так согласны ли Вы…'' – голос взволнованно и нетерпеливо дрожит.

Господи, да это же священник! Гости нервничают, на Алексе лица нет. Все поражены ступором Милен и безумным, незнакомым пламенем в её взгляде.

''Что?''

Изумлённый вздох колышет пламя свечей по всй церкви.

Взгляд не отпускает…

''Нет! Нет, нет, нет! И ещё 666 раз нет!''

Мятежный крик рвёт душную торжественность. Миг – и её белое платье исчезает за порогом храма. Всеобщий шок; жених бледен, словно покойник. И трепет воздуха возле прекрасной иконы в углу, у самого окна…

Двухдневные поиски закончились ничем. Словно раненый зверь в опасности, Милен умело и бессознательно, на уровне инстинкта, пряталась в лесу, дрожа от страха и безумия. Страха – перед карой Божьей и гневом родителей, а безумия – из-за страстного желания встретить ещё хоть раз того юношу из церкви…

''Ещё не время'', - думал Демон, глядя в древнее зеркало на её мучения. ''Она ещё не достаточно страдала, а мне она нужна очищенной от земной пыли''. Он задумался, пытаясь вспомнить лучшее очищение, нежели очищение болью. Задумался – но не вспомнил.

Поиски длились бы и дальше, если бы не были прерваны коротким и резким выстрелом, отчаянным и безысходным. Кровь на поляне, пала ещё одна жертва жестокой любви… Разве ей жаль? Вся эта боль – придумана, вымучена слабыми рассудками поколений. А настоящая боль – только её.

Алекс покончил с собой. Застрелился. На груди была спрятана фотография Милен. Шок плавно перешёл в обморок… Всё было кончено, счастье семей было разрушено сначала мятежным криком дочери, затем – ответным выстрелом сына…

''Вот-вот она будет готова'', - рассуждал Демон, сдерживая своё нетерпение.'' Ещё один удар…Она узнает о его смерти и тогда… Всё будет порвано. Она действительно будет лишь моей''.

И он снова склонялся над мутноватой гладью, отслеживая каждый её жест. Смотрел и радостно смеялся…

Смеялся, потому что Милен, уже полностью потерянная и измученная, теперь совсем отчаялась и возвращалась в дом семьи Алекса. Она понимала, что вряд ли ей там будут рады, возможно, даже прогонят…Хотя нет, его родители – воспитанные люди, несмотря ни на что. Да и сам Алекс… Она что-нибудь придумает, он простит её, он любит её. И потом, Милен надеялась, что в суматохе её родители тоже ещё не уехали. Всё-таки последние дни они жили там и на время привыкли называть особняк своим ''домом''.

Девушка не ошиблась. Обе семьи были настолько потрясены и подавлены случившимся, что никому и в голову не пришло заботиться о таких мелочных по сравнению с произошедшей трагедией проблемах, как переезд и размещение, благо жить пока и так было где.

Был поздний вечер, все сидели на террасе.Милен робко, с заднего хода прокралась ''к себе'' в комнату. Там всё осталось по-прежнему, как в то предвенчальное утро. Она тихонько опустилась на кровать и словно застыла, глядя в одну точку перед собой. Милен страдала -–но из-за чего, не могла толком понять и она сама.

Снизу доносились голоса. Становилось совсем поздно, и девушка услышала, как задвигались стулья. Голос матери…Затем прозвучали её шаги на лестнице.''Идёт к себе в спальню, - отметила Милен безучастно. – Ни за что к ней не выйду''.

Но мать сама зашла в комнату дочери, словно что-то почувствовав. Опустилась рядом с Милен на кровать, неловко обняла её.

- Мама? – Милен думала, что мать будет кричать, возможно, даже ударит её.

- Милен, девочка моя… - в душе матери боролись два чувства:обычная родительская мораль и восхищение перед поступком дочери, какого она сама когда-то не решилась совершить. Но последствия, Господи, ужасные последствия! О, злой рок!

- Зачем, Милен? Зачем?

- Не знаю… - прошептала девушка. Ей хотелось крикнуть:''Я не люблю его, я не хотела хоронить себя под его отвратительной для меня любовью, я хотела и хочу быть свободной! Мне нужно нечто большее, чем это пресловутое ''простое женское счастье'', понимаешь?!'' Но слова не шли из горла, словно кто-то удерживал их там властною рукой. И Милен смирилась – ну и пусть мать считает её взбалмошным ребёнком. Пусть! Сейчас она, вероятно, одумается и примется её отчитывать…

Вместо этого мать с видимым усилием сглотнула и тихо, но неожиданно сухим и резким голосом произнесла:

- Алекс погиб.

И пояснила:

- Самоубийство. Застрелился. На груди – твоя фотография, - зачем-то добавила она, словно против собственной воли.

- ЧТО?! – Милен, внутренне удивляясь своей холодности и бездушию, старательно изобразила глубокое изумление, переходящее в ледяной ужас, боль, шок. Впрочем, это было не так уж и сложно – ведь она действительно страдала, правда, далеко не из-за смерти Алекса. Конечно, Милен было жаль его…Но она, к стыду прежней Милен, вовсе не считала себя виновной в его гибели.

Девушка бросилась на кровать и зарыдала, давая выход своей боли, и зашептала сквозь слёзы:

- Мама, я не любила его…Как мужчину…Но мама, я не хотела его гибели! Слышишь, не хотела! Мама, ты веришь мне, веришь?!

- Конечно, дочка, конечно… - мать совсем растерялась и почему-то принялась просить прощения у дочери, словно она и вправду оскорбляла ту подозрением в намеренном убийстве Алекса.

- Мама, я перевращаюсь в какого-то монстра! Мама, помоги мне, - прошептала Милен.

- Что, дочка? – мать не расслышала.

Но Милен уже справилась с собой и сидела на кровати, твёрдо решив не открывать правды, тем более что правда была уж слишком неясной и невероятной.

- Ничего, мамочка. Пойди лучше скажи им… Что я вернулась.

Чёрные глаза смотрят с мольбой, и мать уступает.

- Конечно, Милен. Я постараюсь их подготовить…

И мать выходит. Милен бессильно откидывается на подушки и засыпает впервые за несколько дней. Во сне её преследуют и жгут два омута-глаза… Пальцы спящей нервно сжимают образок.

К вечеру к ней в комнату зашла мать Алекса. Милен никак не прореагировала на её появление, и тогда женщина прислонилась к дверному косяку и быстро заговорила, стараясь не смотреть на девушку:

- Это всё? – голос Милен прозвучал глухо, словно у убитой горем.

- Да, Милен. Всё. – женщина выжидательно уставилась на Милен.

- Хорошо, Клавдия. Я сделаю, как Вы просите. Но послушайте: я не хотела…

- Не надо, Милен. Не надо, - женщина отвернулась.

- Нет, послушайте!

Милен, охваченная непонятным огнём, вскочила и чуть ли не силой заставила Клавдию опуститься в кресло. Бессвязно, захлёбываясь и сбиваясь, она рассказала женщине обо всём – о странном святом и своих чувствах, о видениях и страхе, и даже о постыдном отсутствии чувства вины. На мгновение Милен показалось, что в глубине глаз безутешной матери что-то переменилось. Но потом они снова стали чужими и холодными, и она, сухо кивнув и сказав ''Доброй ночи'' или ещё что-то столь же пустое и незначащее, вышла из комнаты.

Поражённая в самое сердце, Милен упала прямо на пол и глухо зарыдала.

Ранним утром, накануне похорон, Милен ушла из дома. Ушла без вещей, без всего – только чёрное траурное платье и маленький , горячий от постоянного контакта с её кожей, образок в руке.

Все ещё спали, но Милен не захотелось прощаться даже с матерью – та проснётся и испугается, не отпустит её, и тогда снова – это существование, этот надзор…Нет, ни за что!

''Или встречу его, или утоплюсь в озере'', - думала Милен, бредя по парку вокруг дома.''Прощайте, все прощайте!''

Ей было всё равно. Только бы – её простили небеса. Только бы – принял ад. Потому что сам ад и стал бы её небесами, если этот юноша – действительно демон.

Но он всё не появлялся. Притаившись за деревьями, Милен видела похоронную процессию, видела слёзы и чёрные платья, делавшие женщин похожими на больших грустных птиц. Видела гроб … Его сразу везли на кладбище, ведь самоубийц не отпевают, они – грешники. Этот демон и Алекса втянул в свой грех. Как всё это далеко, как чуждо ей!

Милен отвернулась и углубилась в лес, решив, однако, вечером всё же прийти на кладбище. Хотя она и перерождалась,но что-то прежнее, человеческое, земное всё-таки чувствовало себя в долгу перед Алексом. А прийти на могилу с цветами – это всего лишь отдать последний долг…

Пробираясь, как большая и гибкая чёрная кошка, в сумерках, Милен без труда отыскала свежий холм на тенистом местном кладбище. Пугливо осмотревшись, она опустилась на колени и осторожно возложила на могилу букет ярко-жёлтых, словно светившихся в темноте нарциссов. Цветы смерти, цветы печали и разлуки… ''Здесь вам и место'', - думала девушка. Потом она тихо погладила рукой выбитые на каменном памятнике слова Алекс Блэкстоун , но тут же отдёрнула пальцы и в немом изумлении уставилась на обожжённую кожу. Могила была тиха и молчалива, но камень жёгся, как огонь, – в это не было сомнения.

- Ну а ты как хотела? Ты предала его, и он проклял тебя. Твоё присутствие здесь богопротивно! – красивый насмешливый голос разорвал благоговейную тишину.

Ещё не обернувшись, Милен уже поняла, что это он. Этот святой демон. Кто ещё, кроме него?

Конечно, это был он. Стоял, как ожившая икона, в чёрной накидке поверх чёрных брюк и бордового жилета или пиджака, прекрасный, как ангел, и пил её волю своим дьявольским взглядом.

Как ни странно, Милен вдруг ощутила мощную волну злобы, почти ожесточения. Почему он не пришёл раньше? Почему не помог? Ведь он же знал! Ведь это всё из-за него!

- Ты понимаешь,что я всё знал. Да, это сделал я, это я разрушил твой мир! – неудивительно,что он мог угадывать мысли и настроение, - но подумай – а что тебя там ждало?

Милен не ответила, оправляясь от потрясения. Потом поднялась и посмотрела прямо в его глубокие глаза. ‘’Тебя ждала там пустота’’, - говорили они.

‘Он прав, - лихорадочно соображала девушка, с трудом выдерживая его взгляд, - но что я должна делать? Сначала, наверное, он должен ответить мне…’

- Ты не святой. Почему тогда ты изображён на иконе? Я вижу, ты демон!

Он усмехнулся и усадил её на соседнюю могилу, сам сел рядом.

- Священник ведь уже рассказал тебе эту историю.

- Значит, это – правда?

- Да. Но, видишь ли, моя аура оказалась сильнее. Я бессмертен, но не только душой, но и телом. Я завладел этой иконой, я стал её душой, она – моя дверь в закрытый для меня дом Божий… Именно поэтому я и попросил того человека, моего бывшего любовника, - он ухмыльнулся, водя травинкой по её ноге, - дать иконе мой образ.

- А когда я молилась, ставила свечу… Я молилась св. Вильгельму Отшельнику или тебе?

- Мне.

- Что?!

- Да, именно мне, - он был спокоен и невозмутим, - и я ведь даровал вам с Алексом счастье, не так ли?

Он сорвал с могильной цветочницы фиалку, пожевал стебелёк и, поморщившись, тут же его отбросил.

- Твой ангел в своём драгоценном раю,да, в раю, небеса простили его, - нетерпеливо и, кажется, раздражённо пояснил он в ответ на её изумлённый взгляд и продолжил, - а ты – со мной, я ведь видел, как ты искала меня…

- Чудовище! – Милен вскочила и нервно заходила вокруг могилы. – Отвечай, почему Алекс покончил с собой? Я же знаю, что он не был таким уж ранимым, он бы попытался найти меня, разобраться во всём!

- Ну, это так просто… - его лицо приняло скучающее выражение. – Видения, голоса свыше… Да ты не представляешь, как легко и до смешного быстро можно свести человека с ума!

- Представляю, - тихо ответила она, снова присаживаясь на край могилы, - очень хорошо представляю… Ты – монстр, и меня хочешь сделать такой же! А я не могу сопротивляться, потому что ты заставил меня себя полюбить!

- А что мешает тебе, детка? – удивился он. – Папочкины внушения? Поверь, это всё глупости…

- Глупости! Я умираю и перерождаюсь, я ничего не понимаю, я теряю прошлое и это – глупости?

Задохнувшись, она снова успокоилась. Он ждал. Мысли девушки почему-то вдруг перетекли в какое-то отвлечённое русло.

- Если ты не Вильгельм, то как тогда тебя зовут?

- А зачем это тебе? – он играл растрёпанной прядью её волос и, казалось, о чём-то думал.

- Чтобы, если что, знать, кого винить в моей смерти, - шутка получилась мрачной.

- Раньше у меня действительно было имя, но сейчас, поверь, я его уже не помню.

-Ты всё время говоришь ''поверь'', но я ни секунды не верю тебе! – в Милен снова закипал гнев. – Отвечай мне, не лги мне!

Но Демон ловко ушёл от ответа.

- А зря ты злишься. – Он сладко улыбнулся. – Если бы я захотел, ты бы верила мне безоговорочно. Но ты не веришь, а значит, я позволяю тебе это, и , следовательно, доверяю тебе. Поэтому у тебя нет причин не доверять мне. А доверие – слово, знакомое всем влюблённым.

- Влюблённым? – Милен словно проверяла, как звучит это слово. – Что… Что это значит?

- А то, детка, что я люблю тебя. – Его голос был серьёзен, как никогда.

Он обнял её одной рукой и жарко зашептал, приближая к ней своё лицо:

- Мне было так жаль тебя, ты была как вольная птица, рождённая в неволе… Позволь мне уничтожить твою клетку, позволь мне дать тебе испить свободы вместе со мной!

- Ты держишь меня в своём плену, какая свобода? – отчаянный шёпот, её ресницы гладят его щёку.

- Держу? – он посуровел и отстранился, - я не держу тебя, иди же!

Она неуверенно поднялась, сделала пару шагов… И тут же вновь упала в его объятия.

- Нет, нет, - шептала она, - ты прав, тысячу раз прав, в твоём плену я свободна всегда, потому что счастлива… О, пожалуйста, не отпускай меня!

На небе светила полная луна, ночь была тёмной и тихой.

Лёжа на каменных простынях и опираясь рукой о небольшой памятник, словно о подушку, Милен гладила его кожу, его волосы…Всё было позади, и теперь осталось только ощущение всепоглощающего, сумасшедшего счастья.

Демон пошевелился, обнял её.

- Любимый…

- Жизнь моя…

Ещё один бесконечно долгий поцелуй продлевает их счастье. ''Боже, какое это счастье!'' – думает Милен.

Вместе с этим восторгом в ней просыпается любопытство, стремление познать весь мир.

- А та знаешь, например, кто лежит в этой могиле? – игриво спрашивает она Демона.

- В нашей постели? – он смеётся.

- Да, да!

Милен становится смешно. Она вспоминает, как тоже хотела идти топиться, и ей кажется, что это было давно-давно и глупо-глупо…

Она смеётся.

- Что? Что? – спрашивает Демон.

- Ничего, любовь моя, ничего!

- Тогда спи, красавица, спи… Ты ещё успеешь выспаться до утра….

- До утра! Жаль, что утром придут люди! Здесь хорошо…

-Мне везде хорошо, где есть ты. Спи, милая…

И она слушается его, и он потом долго смотрит на безмятежное счастье её спящего лица…

Милен проснулась ещё до рассвета, как будто кто-то просто приказал её мозгу пробудиться. Она резко села на своей каменной постели, и волна глухого отчаяния накрыла её. ''Идиотка! Он лишь играл с тобой, он простой человек, он обманул тебя!'' – твердила она, тупо раскачиваясь. Но в глубине души Милен знала, что несправедлива к Демону. Она понимала, что все его действия исполнены глубокого смысла, просто она пока не знает, какого именно, и поэтому ей хочется утопить свою глупую обиду в обвинениях. И, успокоив себя таким образом, Милен быстро и решительно поднялась, поправила платье и заспешила прочь с кладбища, пока её не нашли.

Прокравшись ночью в почти опустевший после похорон замок, девушка взяла там немного еды и денег.

На следующее утро быстрый поезд умчал её прочь отсюда, в глухую деревню, к двоюродной бабке-знахарке. Старушка без памяти любила девушку и без вопросов взялась помогать ей. Вдали от трагедии сердце Милен немного успокоилось. И только образок был по-прежнему с ней. Она молилась ему каждый вечер…

Но хрупкий покой был недолгим. Уже через месяц Милен узнала, что беременна от Демона.

Оставшиеся восемь месяцев – ребёнок родился точно в срок – Милен прожила в уже знакомом состоянии, словно кто-то укутал все её чувства непроницаемой тканью. На этот раз полностью, уснуло даже сознание. И все свои силы она бросала на своё здоровье, а значит, и здоровье малыша.

Их сын. Подумать только, их сын! Младенец родился легко и безболезненно, прекрасный и крепкий, с поразительно белой кожей и не по возрасту мудрыми глазами. Милен полюбила ребёнка всей душой, но в то же время она боялась его. Боялась его мелодичного плача, его пронзительных глаз. Иногда на неё находило помрачение, и девушке хотелось задушить ребёнка, но то, что это была плоть от плоти Демона, живое доказательство их безумной ночи, удерживало её.

Сына Милен назвала Вильгельмом и окрестила в местной церкви. Но…

Ребёнок умер в ту же ночь, просто перестал дышать. Горе Милен мешалось с буйной радостью, она была сама на своя. Неделю без движения просидела она над колыбелью с мёртвым малышом, словно ожидая чего-то. Бабка-знахарка только головой качала.

Ожидания Милен оправдались - тело ребёнка и впрямь оказалось неподвержено распаду. Ни одно пятнышко не проступило на мраморном лобике.

Скоро она не выдержала и, прихватив с собой завёрнутое в одеяло тельце, уехала из этой глуши, поцеловав на прощание спящую бабку…

Медленно, как сомнамбула, добралась девушка с ребёнком до старого кладбища. И так же медленно брела Милен в поисках знакомой могилы, спотыкаясь и снова поднимаясь, чувствуя себя пробуждающейся от долгого сна. Ей казалось, что прошла вечность… Она наконец нашла их брачную постель и, плача, опустилась около на колени.

- Ну-ну, не плачь, ты ведь теперь сильная…

- Демон, - не оборачиваясь, прошептала Милен. И снова ей показалось, что всё это уже было…

- Так вот он какой, наш сын… - он осторожно взял из её трепещущих рук свёрток, отогнул край одеяльца.

- Наш сын…Наш сын мёртв теперь! Это тоже устроил ты? – глухой голос надорвался, треснул и замер.

- Не совсем… Видишь ли, нашего сына никогда не было. Это был всего лишь эпизод, только последнее испытание. Посмотри.

Ребёнок рассыпался в прах под его прикосновением. Пепел упал на могильную плиту, зашипел, заискрился и исчез. Милен молчала, потрясённая, потом заговорила:

- На смертном одре зачат, туда же и вернулся… Он не мог жить долго, да? Скажи, ведь он не мог?!

В исступлении она трясла Демона за плечи.

- Тише, милая… Конечно, не мог. Наш малыш был болен… Ну не плачь, иди ко мне…

Она упала в его объятия, и снова рвался чёрный бархат, и снова ею владело счастье, и снова холодила спину могильная плита, и не пугал девушку рассвет…''Господи, какое счастье!''

Она проснулась ночью, растущая луна освещала склонившегося над нею Демона. Милен приподнялась на локтях и увидела, что они находятся в большой старинной комнате со множеством погашенных сейчас светильников, украшений и красивым древним зеркалом.

- Что это?

- Моя башня…

Поцелуй на мгновение зажимает ей рот, но она вырывается и бежит к окну. И правда, башня; далеко-далеко на горизонте чёрный лес, а внизу расстилаются прекрасные серебристые поля.

- Здесь никогда не восходит солнце, - сказал Демон, подходя к ней сзади и отводя ажурные занавеси от стекла. – Твои грехи останутся в тайне, и я никому не позволю заставить тебя платить!

Она хотела благодарно прижаться к его груди, но тут, словно в ответ на его дерзкие слова, от луны метнулся нестерпимо яркий луч, и снова затрещал, порвался в клочья чёрный бархат – но не платья, а неба на этот раз. Как под гипнозом, Милен не могла отвести взгляда от диких вспышек, и они резали её зрение, и оно угасало. Она кричала от боли; кричал и Демон, но он сейчас был бессилен; сила эта, ворвавшаяся в их тёмную обитель, была ему неведома. И только чудовищные вспышки рвали чёрный занавес…

Когда свечение потухло и луна успокоилась, словно сожалея о содеянном против её воли, Милен окружала непроглядная тьма.

Через тысячу, и много тысяч лет луна вот всё так же светила на чёрном небосклоне, и всё так же серебрились под мягким лунным светом поля. И так же одинока была башня, и так же далёк был солнечный свет.

Вот прекрасный темноволосый парень, весь облитый холодным сиянием, трогательно ухаживает за своей слепой возлюбленной. Вдруг она начинает волноваться, и он слышит её шёпот:

- Демон… Ты Демон, и свет не мог наказать тебя… И не накажет, ведь правда? Тебе ведь ничего боьше не сделают?

- Любимая, прости… - он украдкой смахивает слёзы, и горькая складка искажает его прекрасный, вечно юный рот. -Так вот что за наказание уготовано мне ангелами! Моя любовь платит за мои грехи! Господи! – и он грозит кулаком куда-то на восток.

- Нет, милый, я счастлива страдать за тебя, счастлива…Если зрение – цена за вечное счастье, то я готова её платить. Мне жаль только, что я больше не увижу тебя. Правда, странно – мы всегда будем вместе, но я никогда больше тебя не увижу! – и Милен тихо, серебристо смеётся. – Но, Господи, какое же это счастье! Ведь мы вместе, вместе! – и девушка вопросительно обращает к нему своё прекрасное незрячее лицо.

- Конечно, вместе, вместе, жизнь моя… - он успокаивающе гладит её белое плечо.

- Навсегда?

- Навсегда.

- До конца мира?

- Навсегда.